Для меня все остановилось 23-го февраля. У нас же еще было 23-е, когда стали появляться первые сообщения.
Это неспециально,
но с того самого дня я не могу смотреть русские фильмы, не могу читать русские
книги. Внутри ощущение какой-то неуместности всего этого. Любопытное такое
состояние с точки зрения психолингвистики. И ясный пример того, кто и что на самом деле
окончательно убъет желание говорить на русском там. Ведь даже мне, говорящей в
детстве на суржике всего лишь по три месяца в год (во время летних каникул у
бабушки с дедушкой), украiнська мова стала за это время духовно ближе родного
языка. И я ничего с этим не могу поделать, во всяком случае сейчас.
На эмоциях
удалила нескольких друзей в ФБ. Может, и не надо было. Да наверняка не надо
было. Но на тех эмоциях не казалось, опять же, уместным оставлять комментарии
о пресловутых «агдевыбыливосемьлет» и
«акакжебомбысшавюгославии» в ответ на слова тех, у кого ТАМ, в мясорубке,
находились близкие и родные люди.
Чисто
по-человечески, хочется сказать тем бывшесоотечественникам, кто этого еще не
сделал, выключить телевизор и включить мозги. Многое прояснится.
С точки зрения
верующего человека, хочется напомнить националистам в называющей себя
православной стране о милосердии. Даже самые лучшие люди когда-нибудь
ошибаются. Но эти ошибки не должны оправдывать низкое поведение и желание
мстить. Это неправильно ни по-христиански, ни даже просто по-человечески.
Слышу от многих,
что даже тем, кто переживает это все издалека, стало трудно спать ночами. Вот и
я лежу из ночи в ночь, пялюсь в потолок и молюсь за тех, кто сейчас там. О том,
кого знаю лично. О родных друзей. О стране, которую сравнивают с землей. И о
нации, которая будет за это долго платить, даже если ее общая масса еще это
сейчас не понимает.
Мне кажется, я
так и буду чувствовать, что все остановилось, пока не прекратится эта трагедия.
И пока она не прекратится, все остальное так и будет оставаться по большому
счету просто неуместным.
